В 1916 г. московская газета «Русское Слово» опубликовала некролог «Жертвы войны», посвященный прапорщику С.П. Амеличеву и брату милосердия С.А. Шлихтеру, и начинавшегося словами: «Вчера в Москву привезли тело скончавшегося от ран 25 июня брата милосердия союза городов Сергея Александровича Шлихтера».1 Эта рано оборвавшаяся жизнь, как и миллионы других, была ценой войны, которую современники нарекут Великой, войны, которая по словам А.И. Уткина: «определила мировую эволюцию всего последующего времени».2 Первая мировая навсегда изменила мир, сдвинув его с рельс утонченной патриархальности минувшего XIX столетия.
Казалось бы, после выхода в 1917 г. в свет книги «Шлихтер С.А. На пороге жизни: из писем и дневника студента – санитара» историография вопроса о жизни и гибели Сергея Александровича исчерпывающе дана произведением, сотканным из его личных записей и воспоминаний о нем друзей и однополчан — земляков, в частности, Н.Н. Мартьяновым. В наше время в сибирской печати так же периодически звучит эта тема. Тем более что, для советской исторической науки имя С.А. Шлихтера, наряду с прочими именами участников Первой мировой, было практически забыто и причина этого явления лежит на поверхности, так как для представителей молодой советской научной мысли и их дальнейших последователей, Первая мировая война являлась ничем иным, как продуктом империалистического передела мира, способствующего дальнейшей революционной радикализации масс, проблематика исследований на эту тему создавалась в соответствующем ключе. Для Сергея Александровича довольно неоднозначную роль сыграло и обстоятельство того, что он являлся старшим сыном известного большевика, соратника В.И. Ленина — А. Г. Шлихтера. Это, безусловно, могло наложить печать забвения на его имя, как участника Великой войны и кавалера царских наград, что с одной стороны не сочеталось с тезисом того, что глава семейства Шлихтеров «в вопросе империалистической войны занял ленинскую позицию», но с другой могло представить самого Сергея в образе жертвы этой самой войны, оставаясь сыном видного революционера. Быть может, как считается, именно благодаря этому обстоятельству удалось спасти захоронение Сергея на московском Братском кладбище от уничтожения, учиненного большевиками в 1932 г.3
Если обратиться к научно — популярным работам, посвященным «жизни и борьбе» самого Александра Григорьевича, особенно местам с немногими скупыми семейными биографическими вставками, то окажется, что определение «женат на революции» в отношении него звучит не совсем верно. Действительно, супруга — единомышленница, трое сыновей, один из которых, по страшной иронии погибает за империю, с трудом сочетаются с общей характеристикой, данной А.Г. Шлихтеру в жандармском управлении: «Александр Шлихтер — убежденный социал — демократ, человек интеллигентный, ученый, развитый и с большим влиянием на массы. В случае каких — либо внутренних осложнений он, несомненно, встанет во главе движения».4 Александр Григорьевич являлся профессиональным революционером с большим опытом действий, который в итоге привел его вместе с супругой — Евгенией Самойловной Шлихтер (Лувищук) на енисейскую землю. Кстати, в мемуарах самой Лувищук по идейным соображениям, сыну, павшему в интересах империализма, отведено так же немного. Так, вспоминая этот период, она напишет: «В июне 1916 г. погиб во время империалистической войны старший мой сын 21 года».5 В 1908 г. А.Г. Шлихтер был арестован в Ярославле. В январе 1909 г. был вынесен приговор: лишение всех прав состояния и пожизненная ссылка в Сибирь. Уже весной 1909 г. он этапом прибывает в с. Ялань Енисейской губернии, затем некоторое время с 1912 по 1913 гг. проживает в Енисейске в доме усадьбе купцов Останиных — Кытмановых, а с 1914 г. в Красноярске где занимается ведением конторских счетов «Федоровской золотопромышленной компании» и пишет для здешней газеты «Отклики Сибири». При этом в частной переписке открывается «совсем другой большевик», открывается человек с его надеждами и страхами. Однажды в письме от 11 января 1915 г. своим знакомым он словно проговорится: «Ну а Сергуша… Можете себе представить, что мы переживаем с тех пор, как он на позиции?».6
Сергуша тем временем находился в Польше в составе санитарной «летучки А» действующей армии. Восточному фронту в 1915 г. была уготовлена драматичная судьба. Оказавшись перед лицом позиционной войны на Западе, германское командование принимает решение провести серию операций против русских войск. Началось мощное наступление австро-венгерских и немецких армий в полосе Центрального фронта с целью прорыва 9 германской армии в Польшу, к которому прибавились боевые операции сторон в Галиции. Сергей Александрович оказался в самой гуще страшных событий, но вера в собственные силы, которые могут быть употреблены на благо Отечества: «Я убежден, -писал он, -что мы поступили правильно, пойдя на войну санитарами, в качестве которых мы можем, как я убедился, принести массу пользы, и неизвестно, какие бы из нас вышли солдаты».7 Именно это чувство необходимости быть полезным в самое трудное время наряду с чувством долга отличали Сергея, стоявшего, как и многие его сверстники по обе стороны фронта 1915 г., на пороге жизни. А солдатом он станет хорошим, понадобится только время для выковывания соответствующих навыков.
Многие черты характера будущей личности, как водится, закладываются в детстве и юности. С.А. Шлихтер родился в 1894 г. в г. Полтава. Как вспоминали современники, Сережа уже тогда обращал на себя внимание наблюдательностью ко всему окружающему и страстной любовью к природе. Наконец, тогда же, так же незаметно проявились еще некоторые черты, которые будут характерны для его личности во все последующие годы. Это абсолютная правдивость, скромность и чуткость к страданиям человека, кто бы он ни был и чем бы эти страдания не вызывались. После революционных событий 1905-1907 гг. семья Шлихтеров переехала сначала в Финляндию, а затем в Петроград, где Сергей смог продолжить учебу в частной гимназии Лентовской, организованной товариществом учителей, изгнанных из казенных гимназий после 1905 г.
Как известно, антиправительственная деятельность родителей вскоре привела Сергея на енисейскую землю. Не доучившись в Петрограде, он, тем не менее, получил возможность учиться в Енисейской, которую и закончил с золотой медалью. Здесь же он впервые попробовал себя в поэзии, написав либретто для гимназического спектакля в 1913 г. К сожалению, его постановка не состоялась. Сохранились сведенья и о его занятиях немецким языком в области поэтического перевода. Опыты мальчика в Енисейской гимназии поддерживал преподаватель г. Розит. А потом было поступление на медицинский факультет Московского университета. Новое время требовало от него выработки собственного миросозерцания, в так быстро меняющемся мире, столкновении целых групп идеологий, ему нужно было выбрать свою. Казалось бы, революционное прошлое и такое же настоящее его родителей должны были предопределить этот выбор. Однако идейным марксистом, а тем более, большевиком, он не стал. По воспоминаниям друзей: «В юном студенте С.А. Шлихтере наблюдалось счастливое сочетание основных черт учащейся интеллигенции двух смежных поколений, разделяемых 1905 -м годом. От предыдущего поколения Сергей взял идейное отношение к своим гражданским обязанностям и истинно — демократические потребности работы и борьбы за социальные идеалы человечества. От современного же поколения своих сверстников он брал умение пользоваться всеми здоровыми радостями и наслаждениями молодости». 8
В 1914 г. казалось весь народ и представители политических сил России в едином порыве, за исключением ленинской группы, принял новую реальность войны. И Сергей Александрович, не мог остаться ее пассивным зрителем. Он, будучи студентом Московского университета, одним из первых записался братом милосердия в организованный членом Государственной Думы Н.В. Некрасовым 1- й Сибирский врачебно — питательный передовой отряд. Удивительно, но факт: сын большевика, как писалось в советской историографии, занимавшего ленинскую, .т.е. отрицательную позицию в отношении войны, отправляется на эту самую войну, при этом сохраняя отношения и с отцом и с матерью. И, разумеется, первые страницы его дневника будут открываться письмом к родным: «Простите за долгое молчание. Занят страшно: я слушаю вместе с Колей Мартьяновым курсы братьев милосердия и дежурю при лазарете. Получив необходимые санитарные сведенья, мы поедем на позиции, как только устроимся в какой либо отряд. Постфактум спрашиваю вашего разрешения, уже раз данного. Вы меня поймите: сидеть теперь в Москве я не могу».9 Что же, из данного письма следует, что родители Сергея не только мало препятствовали его добровольчеству, но и дали разрешение? Подобный вывод на самом деле с трудом увязывается с обликом большевистских деятелей того периода. Но была ли возможность удержать Сергея и его сверстников от такого необычного и захватывающего приключения, каким им виделась война? Ведь только после череды явных поражений и временных успехов общество в стране во многом пересмотрит взгляд на происходящее, даже в отдаленном от масштабных событий Енисейске, где уже в марте 1917 г. в своей лекции В.А. Баландина скажет: «Вся Россия, что называется, от мала до велика, волнуется больше всего вопросом: воевать или искать мира?»10.
Итак, в декабре 1914 г. Сергей находился в Польше. Первые сражения, как это бывает, принесли бурю юношеского упоения и вместе с тем, открыли неприглядную картину войны: « Первые раненые, принесшие нам столько удовлетворения, заставили нас увидеть и оборотную сторону медали..»,11 — запишет он в дневнике. Здесь же можно встретить еще один примечательный факт — это отношение к пленным и раненым противника. Здесь необходимо отметить, что эпоха Великой войны поколебала старый патриархальный мир Европы, но унаследовала от него более мягкое отношение к побежденному противнику, что будет являться заметным контрастом в сравнении с подобным отношением уже во время Второй мировой. Конечно, и во Время Великой войны стороны ожесточались, но на момент 1914 г. к пленным относились еще сносно. С.А. Шлихтер писал: «Ни с одним «нашим» раненым не возились так, как с австрийцем, у которого была искромсана нога…».12 В следующем году в Польше развернутся тяжелые бои. Как замечает А.И. Уткин: «Компания 1915 г. началась характерным эпизодом: «Девятая германская армия начала наступление в конце января 1915 г. на Восточном фронте у Болимова. Немцы применили газы». 13 Однако эффект был смазан погодными условиями, ветер перенес выпущенные газы обратно на немецкие окопы. Русские войска контратаковали. Во главе с генералом Гурко 12 дивизий бросились вперед. И здесь, по мнению Уткина «Сразу же обнаружились недостатки планирования и оглушительная сила германской артиллерии, которая на узком участке фронта остановила русских воинов. Но немцы полностью воспользовались замешательством русского командования — начался истребительный для России период войны». 14 Дневниковые записи Сергея пестрят описаниями непростых боевых моментов, которые являются, в сущности, обычной повседневностью на войне: «Снова свист, как раз над головой, и разрыв в близости, который определять не стану, но, во всяком случае, в довольно неприятной близости. Все мы трое, насколько это возможно, плотнее прижались к брустверу. Как кроты при приближающейся опасности скрылись моментально высунувшиеся из дыр в земле под бруствером солдатские физиономии».15
Тем временем, страшный для Российской империи год продолжался. По оценкам современных исследователей, на протяжении его страна потеряла 1 мил. солдат и офицеров только пленными. Начиналась деморализация русской армии, разобщение офицерского и рядового состава. На военной конференции в Холме было решено строить бараки в небольших городах — расквартированные в больших промышленных центрах, части быстро становились жертвами агитаторов. Весенние и летние компании противника привели к потере Львова, была утрачена крепость Перемышль, которая еще год назад была стремительно отвоевана у австрийцев, а за этим и вся Галиция, таким образом, русская армия потеряла почти все, что девятью месяцами ранее было завоевано в Карпатах. Сергей Александрович по-прежнему в гуще событий. По — прежнему выносит множество раненых из -под обстрелов, руководит летучкой, иногда берет на себя командование санитарным обозом. В августе, во время прорыва противником линии обороны, он выносит раненого офицера, получив так же ранение. За этот поступок был награжден Георгиевским Крестом IV степени. Не смотря на продолжающиеся бои, в короткие часы затишья у противоборствующих сторон находилось время для больших праздников. Вот, как С.А. Шлихтер описывает «окопную» Пасху 1915 г.: «Вдали уже слышны звуки хорового пения. Спешим туда по ходу сообщения и замечаем картину, которая навсегда останется в памяти, как живая: темные силуэты, такие черные и резкие на фоне черной же земли и неба; высокая, ломаная линия бруствера, над которой возвышаются фигуры солдат; обнаженные головы и незатейливое пение, порою сбивающееся, такое простое, но в своей простоте такое трогательное пение: «Христос воскресе из мертвых…»».16 Тогда же Сергей впервые познакомился с работой разведки. Методы современной войны требовали внедрения активных форм действий на коммуникациях противника. Полевая разведка с обеих воюющих сторон стала играть большую роль. Разведчики произвели на него большое впечатление: «А разведчики!… Я уверен,что где бы вы не встретили одного из них, вы сразу, по одному внешнему виду, определили бы его специальность, как определял ее я: бодрое, огневое лицо, светящееся изнутри умом и отвагой, доходящей порой до бесшабашности..».17 Возможно, это обстоятельство зародило в нем желание поступить на военную службу. А шансы поступить были велики. Дело в том, что большие потери в компаниях 1914 -1915 гг. в офицерском корпусе, особенно среди младшего командного состава, были велики. В ноябре 1915 г. Сергей подает прошение в Александровское военное училище. Однако, не смотря на отличные аттестаты, его не принимают, как объясняли современники потому, что его дедушка был немецким колонистом. Возможно основной причиной все же являлась революционная деятельность родителей. Нисколько не расстраиваясь по этому поводу, он поступает в службу в Главный комитет по снабжению армии, вместе с товарищем, Н.Н. Мартьяновым, работает на севере, в Архангельске, на Муроме. В конце года находится в небольшом отпуске. Пребывание дома породило в Сергее противоречивые чувства. Он отчетливо увидел, а точнее уловил совершенно иные настроения относительно войны. Находясь в отпуске, Шлихтер много пишет для газет «Сибирская жизнь» и «Сибирская мысль», продолжает дневниковые записи.
Между тем, наступал новый 1916 г., который должен был дать ответ воюющим державам ответ на вопрос: в чью сторону на этот раз качнутся чаши весов. Командование Четверного союза, а именно германское, уже не рассматривало Восточный фронт главным направлением в предстоящей компании. Генерал Фалькенгайн еще в рождественской записке Кайзеру предложил переориентироваться на Францию и тотальную подводную войну против арсенала Антанты — Англии. Что касается России, то она, безусловно, утратила прежний военный престиж в разгромных сражениях 1915 г. Как верно заметил А.И. Уткин: «И союзники противники смотрели на Россию как на огромное неизвестное в своих планах. Невозможно было определить, будет ли Россия продолжать свое отступление, либо она восстанет от неудач и явит миру новую силу».18 Сергей Александрович вернулся в действующую армию. В конце мая он писал домой: «Дорогие мои! Я, наконец, приехал и — уже разведчик. Мой адрес отныне: действующая армия, 266 Пореченский полк, команда пеших полковых разведчиков, вольноопределяющемуся такому -то. Со мной Мартьянов». 19 В разведывательное подразделение они поступили добровольцами. Как в последствие вспоминал один из сослуживцев: «Эта идейность их добровольчества расположила к ним, как понявших их нижних чинов, так и тех, кто из командного состава мог расстаться со своим очень распространённым в армии взглядом на добровольчество, как на авантюру».20 Именно эта «идейность», что привела Сергея на фронт Великой войны, которой так восхищались боевые товарищи, и которая шла в таком разрезе со всем, чем занимались его родители, на самом деле не что иное, как чувство долга, неотделимо существующее от человека с богатым внутренним миром.
На Восточном фронте назревали новые события. Еще в апреле в Могилеве прошло совещание, на котором ставился вопрос: может ли русская армия провести наступательную операцию? Здесь уместно сказать, что предыдущие стратеги, не блеснувшие в предыдущих компаниях, такие, как А.Н. Куропаткин и А. Е. Эверт постепенно сходили со сцены, а новый военный министр генерал М. В. Алексеев продолжал медленно, но верно выковывать в боях новую армию. На совещании было решено наступать, за что особенно ратовал генерал А. А. Брусилов. К тому же, следует напомнить, что на Западном фронте сложилась непростая обстановка для Франции, истекавшей кровью под Верденом. Сергей повсеместно чувствовал, что фронт теряет свою статичность, оживает: «Массу видели интересного. Обстановка изменилась кардинально: видно, что фронт уже не пустое место, как раньше, где можно бродить целыми сутками. Масса артиллерии, даже крупной. Масса телефонов, для которых даже проведены канавки, чтобы укрыть их от артиллерийского огня. Масса наблюдательных пунктов, недалеко от окопов для командиров полков и даже начальников дивизий, что указывает на то, что наше начальство заставили значительно приблизиться к бою, чего отнюдь не наблюдалось раньше…».21
Группа русских армий перешла в наступление 4 июня 1916 г. Подготовленная по всем заповедям военного искусства операция сразу же начала давать положительные результаты. Только в первые часы ее проведения обозначилось не менее пятидесяти участков прорыва в обороне австрийцев. Войска А.А. Брусилова начали стремительно продвигаться, превращая тактический успех в стратегический. По мнению военных историков, решающим в сражении стал день 7 июня, когда австрийские войска начали отходить за Днестр. Начиналась дезорганизация австрийской армии. Только за первую неделю боев было взято в плен более 30 тыс. солдат противника. В этой атмосфере общего наступления С.А. Шлихтер пишет домой: «Дорогие мои! Мы снова продвинулись: не на 50, как я писал, а на 20-25 верст. Трое суток наша партия разведчиков (8 человек) болталась на позициях днем и ночью, изучая подступы, ходы сообщений и плацдармы, не зная отдыха. Придешь, свалишься, поспишь несколько часов — и снова».22 Наступление русских войск продолжалось, заставившее немце в помощь своим союзникам снимать дивизии с центральных участков фронта, в том числе и Западного. Активизируются боевые действия и на участке, занимаемым подразделением, в котором служил Сергей. В последнем письме к родным он напишет: «Скорее бы в бой: и вообще хочется, да и нервы натянуты уже несколько дней в ожидании».23 К сожалению, это будет его последний бой, во время которого погибает большинство офицеров и унтер – офицеров подразделения. С.А. Шлихтер фактически замещает убитого командира и командует ротой. Кроме того, как гласит небольшой рапорт, во время схватки, им, вместе с одним солдатом было пленено около ста солдат противника: «Я, разведчик 266 полка, доношу, что взял около ста пленных и неприятельский перевязочный пункт, мы остановились на опушке леса. В следующей линии окопов еще нет неприятеля, поторопитесь с подкреплением».24 Уже под конец боя он получает тяжелое ранение – осколок разорвавшегося снаряда задевает шею. Ранен и дуг – Николай Мартьянов. Еще 21 июня он будет спрашивать служащего санитарного отряда: «Скажите по совести, я могу поправиться? Спрашиваю потому, что когда был ранен, собирался покончить с собой…».25 И это не приступ малодушия, скорее осознание того, что станет обузой и не сможет приносить пользы боевым товарищам. Поездом и С.А. Шлихтера и Н.Н. Мартьянова отправляют в Москву. Из- за полученного ранения он не мог говорить, и общался через записки. Последняя запись из его книжки на пути в Минск 25 июня 1916 г.: «Меня посадить к дверям…» 26 (открытой двери вагона) была сделана в санитарном поезде.
Наступление армий А.А. Брусилова продолжалось, и было окончательно остановлено к началу сентября общими усилиями австрийских и немецких войск. Достижения были впечатляющими: только пленными австрийцы потеряли около 350 тыс. человек. Были возвращены земли по Днестру, получена возможность выхода к перевалам Яблоница в Карпатах. Но наиболее важным явилось то, что кризис Австро-Венгерской монархии стал предметом реальности, а союзники по Антанте получили дополнительный шанс на проведение наступательных операций, что и произошло в июле 1916 –го на Сомме. Сергею Александровичу уже не дано было увидеть плодов «брусиловского прорыва» — в день своей последней дневниковой записи он скончался от приступа удушья, явив собой пример беззаветного служения Отечеству, не успевший реализовать заложенных в нем сил, навечно замершим на пороге жизни.
Научный сотрудник ЕКМ
Ромашков Ю.В.
