Именно благодаря форме с погонами, которую она носила более девятнадцати лет, служа верой и правдой своему делу, эту женщину знали в Енисейске. Жизнь ее была до краев наполнена событиями, работой, общением. Такой она была с юности.
Витошинская Любовь Николаевна родилась 7 июля 1925 года в поселке Бараит Новоселовского района Красноярского края. Родилась в семье Потылицына Степана и Анастасии Мироновны. Детей было трое: Люба, Коля 1923 года рождения и сестра Катя, которая в двухнедельном возрасте умерла.
А когда муж неожиданно оставил семью, уйдя к другой женщине, Анастасия Мироновна в 1943 году дала детям фамилию и отчество первого своего супруга — Витошинского Николая Назаровича, преподавателя Варшавского университета. Его убили прямо на кафедре, во время лекции, по всей видимости, за политику.
Жили у дяди, брата отца, Кондратия Павловича Потылицына, который приютил их и занимался воспитанием детей и если бы не его смерть, были бы грамотными, не знали бы нужды. Мать постоянно была занята, от оспы сыворотку прививала. Дядя Кондратий имел еще и свою семью, своих внучат. Он любил скрипку, пел красиво, выступал в Новосибирске. Анастасия Мироновна тоже пела, подпевала дяде, они были глубоко верующие и сочиняли песни на религиозные темы.
Из личного дневника Витошинской Л.Н.: «До сих пор помню, при выезде со двора между копытами лошадей мама делала крест бичем и сама крестилась для удачи. Всем нищим всегда подавали стряпню, славили Христа. Ходили в церковь причащаться».
В голодные 30-40-е годы Любовь с братом и матерью жили в с. Балахта. Жили бедно, не было топлива и еды. В 1936 году Анастасии Мироновне предложили открыть фельдшерско-акушерский пункт, но будучи глубоко верующей, она была уволена. Позднее работала в артели инвалидов «Ударник» учеником швеи. Состояние здоровья сказывалось – трофические язвы обеих голеней не давали ходить, Анастасия Мироновна была признана инвалидом 2 группы.
Из личного дневника Витошинской Л.Н.: «Наш жизненный путь начался с нищенства — тучно и скучно проходило детство, жили за счет податей сельчан. Вместе с братом Колей начали ходить по селам и деревням за податями, чтобы маму хоть чем-либо покормить. Будучи мама дома помогала поделить милостыню, а когда ее не было дома, брат отнимал у меня лучшее, доходило до ругани и драки, если я не хотела с ним поделиться или просто отдать. Интрига возникала от Голода, Холода, Завшивленности. Не имея моющих средств, а только кипяток и золу- эти средства вошь не могли убить, так как голод, холод и грязь — очаги развития насекомых. Носили обувь одну пару, так как не на что было купить, носили в 40 градусные морозы глубокие калоши с портянками, да хорошо в школе смены были разные, с мамой носили одну шубу на двоих. Когда приходилось играть в лапту, бегали босиком с кочки на кочку, где был вытаян снег, чтобы сберечь обувь. Шуба была покрашена темно-зеленой краской, она была коротенькой, служила и вместе с тем постелью – шуба… Жили мы в комнатке, где поместилась железная односпальная койка, печка, угол с вещами и 2 окна друг против друга. Вместо стола стоял чурбак, некуда поставить стол было, вот на чурку поверх ложили фанерку, по середине прошитую гвоздем, этим довольствовались… Окна справа и слева были даже не вставлены, двойные, просто не было их, а купить не на что. А при входе стена была дощечками сколочена… Жили долго мы в этой комнате до прихода Коли с фронта… Ходили в церковь, за что упреки получали в школе.»
Анастасия Мироновна была набожной, милосердной, милосердию учила и своих детей, учила их делать людям добро. Этой заповеди Любовь Николаевна следовала всю жизнь.
Обучаясь в старших классах школы, Любовь сумела окончить курсы медсестер, комбайнеров, снайперов. Стреляла она лучше всех. Научилась играть на баяне, гитаре, успешно руководила при этом школьным учкомом. А еще Любовь пела. Участвовала в краевой олимпиаде – гитара, балалайка, мандалина. Несмотря на тяготы детства, она была активна во всех своих начинаниях.
На фронт Люба не была отправлена, так как из-за сложной семейной ситуации призыву не подлежала.
Во время войны брат получил ранение и стал инвалидом, но когда состояние его здоровья улучшилось, они вместе стали ходить копать перезимовавшую картошку на колхозных полях. Несли ее на спине, в мешках. Она оттаивала, и вода текла по спине. Простывали. Протирали через терку картошку, крахмал высылали на фронт, а оставшуюся кашицу сами съедали. Выращивали около крыльца табак, так как не было своей земли, сушили его, рубили топором. Распускали старые вещи на нитки и вышивали кисеты, носовые платки. Вязали носки, варежки. Все это отправляли на фронт. Коля разыскивал фанеру по домам, помойкам и делал посылки.
В войну Любовь ездила по району с агитбригадой. Как-то на военных сборах она отказалась петь в строю «Вставай, страна огромная» из-за того, что болело горло, за что получила два наряда вне очереди, пришлось чистить туалет в райвоенкомате. В будущем за пение Люба имела не одну похвальную грамоту.
Работая судебным исполнителем нарсуда Балахтинского и Туруханского районов, Любовь Николаевна вышла замуж за прокурора Туруханского района Ячменева Сергея Семеновича, оставив свою девичью фамилию. После перевода мужа в Енисейск, Любовь Николаевна работала секретарем и делопроизводителем в Енисейском районном суде, зарекомендовав себя только с положительной стороны: к работе относилась добросовестно, среди коллектива пользовалась авторитетом, постоянно оказывала практическую помощь молодым работникам, поставила на должную высоту работу канцелярии нарсуда. Активно принимала участие в общественной жизни, была предана делу коммунистической партии советского союза.
В Енисейске Любовь Николаевна сдала на права и свободно водила мотоцикл. Заочно окончила Иркутскую юридическую школу, а потом, после окончания Томского университета на юридическом факультете специальность правоведение в 1966 году, служила в органах внутренних дел, сначала инспектором исправительных работ, затем инструктором по политико-воспитательной работе, начальником политчасти следственного изолятора в учреждении ИЗ-19/4 с 1968 года по 1987 год, почти 20 лет. За это время в СИЗО сменилось пять начальников. Последний из этих пяти на вопрос, почему ей предлагают уйти на пенсию, не дав доработать несколько месяцев, ответил: «Вы, Любовь Николаевна, старая, много знаете, а нам нужен свой человек…». Она ушла, «не дотянув» до двадцати лет воинского стажа, в звании капитана, без выплаты выходного пособия, с третьей группой инвалидности, «отбюллетенив» за девятнадцать лет всего один раз — четыре месяца после операции.
Но самой большой радостью и наградой Витошинской была незаметно выросшая дочь Люба, 1950 года рождения.
Позади остался общий трудовой стаж в 44 года, на руках — сорок похвальных грамот и столбик поощрений в трудовой книжке, шесть правительственных наград, в том числе медали второй и третьей степени «За безупречную службу в органах внутренних дел», медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.», удостоверения к юбилейным медалям «20,40, 50 лет победы в ВОВ 1941-1945 гг.», «Ветеран труда», удостоверение о назначении пожизненной пенсии по выслуге лет, имеется удостоверение о назначении пенсии по инвалидности Черниговским облсоветом, участник войны, инвалид 2 группы в период прохождения военной службы, затем в 1998 г. инвалид 1 группы в период прохождения военной службы. До медали первой степени опять же не хватило тех самых нескольких месяцев.
Любовь Николаевна, работая в СИЗО, несла на себе пятнадцать общественных нагрузок. Несколько лет была секретарем парторганизации. Работала по 18, а то и все 24 часа в сутки. Может быть, не очень благозвучно это сочетание слов, но тюрьма стала ее вторым домом, ее семьей. Не было у нее ни выходных, ни праздничных дней. Муж лояльно относился к ее постоянной занятости вне стен дома, но часто повторял, что нельзя работать вот так, на износ. А у нее иначе не получалось. Даже в праздники она жила как бы на казарменном положении.
Только приедет с работы домой — звонок: подросток вены вскрыл. «Цивильную» одежду носить было некогда, поэтому чаще всего ее видели в форме — в юбке и кителе. Ей нравилось общаться с подростками, хотя это и не входило в ее обязанности, работала с ними по явке с повинной, часто сама конвоировала. Своей непосредственной работой приходилось заниматься ночью.
«Я уверена, — говорила Любовь Николаевна, — что неисправимых людей нет. Подростки требуют к себе особого, индивидуального подхода. Если у оперативного работника в душе живет недоверие к человеку, в частности к подростку, это плохо. Я всегда старалась понять ребят, вжиться в их внутренний мир за то время, пока они находились в изоляторе. Могу с чистой совестью сказать, что за все время работы в СИЗО ни разу не унизила ни одного подростка. Ведь то, что происходит с человеком, всегда объяснимо. Проступки — это раннее или позднее следствие воспитания, влияния среды, стечения обстоятельств. Я всегда брала откровенностью и доверием. Это лучшее средство для раскрытия души молодого человека…» — из личного дневника Витошинской Л.Н.
Подростки называли ее «нашей мамочкой», бросались защищать, если кто-то по незнанию или каким другим причинам пытался ее оскорбить. «Я ходила по городу и не боялась, что мне проломят голову» — писала Витошинская в своем дневнике. Когда подросток идет после суда в колонию, «обработанный» в хорошем смысле этого слова таким воспитателем, как Витошинская, на 75 процентов можно быть уверенным, что в места лишения свободы он второй раз не попадет. Эту уверенность давала ее практика. Полная, заинтересованная, искренняя отдача себя делали свое дело. Они верили ей на все сто процентов, взамен она получала их доверие. Хотя в жизни, перипетиях службы частенько шла против течения, за что кое-кто ее не любил. Начальство старалось избегать острых столкновений с Витошинской из-за ее прямоты и упрямого стремления к справедливости. Оттого, наверное, и на пенсию раньше времени отправили. И все-таки ее не забыли. Она читала лекции и коллективу СИЗО, и осужденным. А бывшие воспитанники присылали ей письма.
За два дня до ухода на пенсию она выхлопотала в горисполкоме две квартиры для работников тюрьмы. А вот для себя пока почти ничего. Хотя бывшая ее родная организация не забывала, помогала: отремонтировали дровяник, крышу дома над ее квартирой частично перекрыли, машину дров привезли. Вот с делами здесь управится, и в Чернигов, внуку-студенту нужно помочь. Заботы житейские ни на минуту не покидали ее. И в курсе событий непременно надо быть. Она и на Украине, где жила зимой, лекции читала. Ей до всего было дело — и до политики, и до нравственности. Каждое утро она делала зарядку во дворе, бегом занималась.
Находясь на заслуженном отдыхе, Любовь Николаевна написала две статьи об истории енисейской тюрьмы и сама стала героиней очерка, напечатанного в газете «Деснянская правда» (Украина, 1998 год). В последние годы ее часто можно было увидеть в Енисейском музее, куда она приносила экспонаты и документы в фонды, общалась с сотрудниками.
В 2001 году Любовь Николаевна уехала в Чернигов. От нее часто в музей приходили красивые открытки с поздравлениями, словами о том, что она скучает по Енисейску и живет воспоминаниями, приходили письма о том, что выслала бандероль с вещами в музей, а в ней: открытки с новым годом, днем победы, фотографии: свадебные, почетный знак за заслуги, копии удостоверения за победу над Германией, за 20 лет победы, удостоверения водителя мотоцикла, благодарственные письма, студенческий билет, членский билет.
Часто ее послания заканчивались так: «Всегда вместе с вами…».
30 июля 2002 года сердце Любови Николаевны Витошинской остановилось. В последний путь ее провожали коллеги из Черниговского ОВД. Похоронена она на почетной аллее городского кладбища. За год до смерти Любовь Николаевна начала работу над своими воспоминаниями, на последней странице она написала: «Я полагаю, автобиографический очерк не закончен, он будет продолжаться, пока я буду жить…»
Еще не раз капитан внутренней службы Любовь Николаевна успевала прийти на помощь, чтобы изменить в лучшую сторону жизнь человека. Не зря так много получала она благодарных писем от своих воспитанников, потому что службу несла не формально, а пропуская через сердце чужую боль. Научила ее этому жизнь.