Среди предметов, хранящихся в фондах Енисейского музея-заповедника, есть находки, как малоизвестные широкой научной общественности, так и знакомые ученым долгое время и ставшие «лицом» музея в археологическом социуме. К последним относятся вещи редкие или даже уникальные для региона. Одной из таких находок, известной специалистам по раннему железному веку, является бронзовый кельт, хранящийся в фонде археологии под номером КП275 А31.
Изделие представляет собой бронзовый безушковый втульчатый кельт, четырехгранный в сечении. С двух сторон он украшен композицией из трех вертикальных линий-разделителей и расположенных между ними парных треугольников-шевронов, обращенных вершиной вниз. С каждой стороны расположено по отверстию, они были необходимы, видимо, для крепления предмета к древку. Одно из отверстий отлито, второе просверлено. Размеры предмета 10,5×4,8×2,7 см.
Кельт был обнаружен в долине р. Курейки и поступил в музей от священника отца О. М. Суслова. В разные годы – в 1886 и 1894 гг. от дарителя было получено несколько «медных» вещей: копьевидное орудие, кельт и «бронзовое орудие» (судя по всему, еще один кельт). Вероятнее всего, наш кельт был первым предметом музея с р. Курейки и поступил в 1886 г. Контекст обнаружения данных находок, к сожалению, нам неизвестен. Многие археологические диковинки поступали в музей через несколько рук. Известно, что на местах предметы приобретали у местного населения представители интеллигенции – врачи, священники и др. Зная о заинтересованности заведующего Енисейским музеем А. И. Кытманова в пополнении фондов редкими артефактами, жители Енисейского уезда привозили археологические предметы с разных, иногда весьма отдаленных территорий. Большая часть вещей поступала с территории Нижнего Приангарья, однако с северных районов, с долины нижнего течения р. Енисей и его притоков также иногда передавались археологические и этнографические предметы, что можно проследить по переписке заведующего музеем А. И. Кытманова и дарителей, хранящейся в архиве Енисейского музея-заповедника.
Предмет в начале XX в., видимо, был выставлен в экспозиции Енисейского музея. Он в составе коллекции бронзовых изделий, вместе тремя другими кельтами (два из которых утеряны), в 1921 г. был сфотографирован красноярским фотографом Людвигом Вонаго. Первым исследователем, подробно описавшим орудие, был австрийский военнопленный, археолог Геро фон Мергарт. В 1920 г. он систематизировал археологические коллекции Енисейского музея и сделал рисунки некоторых наиболее интересных для него вещей. В их число попал и наш кельт, рисунок которого (№ 23) приведен в монографии ученого 1926 г. «Bronzezeit am Jenissei: ein beitrag zur urgeschichte sibiriens» (Бронзовый век на Енисее: очерк о доисторической истории Сибири). Именно в этой научной работе впервые в отдельную категорию были выделены так называемые топоры красноярского типа, отличные от изделий Минусинских котловин.
Дальнейшее осмысление темы кельтов красноярско-ангарского типа произошло уже в середине XX в. Ленинградским исследователем Г. А. Максименковым был проведен анализ 75 кельтов, в числе которых был и наш предмет. Результаты типологии были опубликованы в статье «Кельты красноярско-ангарских типов», вышедшей в журнале «Советская археология» в 1960 г. Надо отметить, что Максименков не работал с материалами Енисейского музея лично, а только использовал рисунки Мергарта, что привело к еще большим ошибкам в иллюстрации предмета. Изначально Мергарт отрисовал предмет не совсем верно, изобразив на рисунке только один ряд шевронов, но по расположению отверстия для крепления кельт легко можно сопоставить с реальной вещью. Г. А. Максименков еще более упростил изображение (рис. 3:7), убрав технические элементы, что при сравнении сделало рисунок уже слабо напоминающим настоящее изделие. Вместе с тем, на результаты проведенной типологии точность рисунка в данном случае никак не влияет.
Кельт с р. Курейки был отнесен Г. А. Максименковым к кельтам третей группы – изделиям удлиненных пропорций с закругленным лезвием. Подобная форма кельтов характерна для северных территорий и Канской лесостепи и практически не встречена в окрестностях г. Красноярска. По мнению исследователя на севере в раннем железном веке постепенно складывалась своя локальная традиция изготовления кельтов, поэтому их форма и орнаментальные особенности отличаются от изделий более южных территорий. Нужно отметить, что орнаментация на кельтах была часто индивидуальна, встретить два изделия с идентичным орнаментом для орудий этой категории можно весьма редко. Последнее весьма любопытно, учитывая, что подобные изделия изготавливались часто в бронзовых литейных формах, в которых можно проводить серийную отливку.
Данные кельты существовали в период с конца II по сер. I тыс. до н. э., при этом высказывалась гипотеза, что предметы с усложненной орнаментацией (как рассматриваемое изделие) характерны именно для поздних этапов существования традиции. Использовались ли кельты в бытовой жизни как изделия для обработки древесины либо имели только статусный, либо престижный характер – сказать сложно. На рассматриваемом предмете не отмечены следы активного бытового использования. К сожалению, кельты красноярско-ангарского типа найдены в регионе преимущественно только из случайных сборов, что не позволяет дать узкую датировку и определить характеристику материальной культуры того населения, которое использовало эти изделия в прошлом. С появлением черного рынка сбыта и торговли данными изделиями ситуация только усугубляется, что делает поиск информации о территории и характере обнаружения еще более ценной, чем когда-либо.
К. В. Бирюлева
