Ю.П. Взоров: Енисейск – моя судьба.

У научных сотрудников Енисейского краеведческого музея существует замечательная задача, заключающаяся в работе с непосредственными носителями минувшей эпохи – людьми. При этом не стоит забывать, что интервьюированные личности весьма разные, а воспоминания не всегда смогут граничить с реальными событиями, но одно оставалось важным – это расширение исторической базы сведений о городе, её сохранение и возведение на страницы просветительства, ибо носителей живой истории Енисейска с годами становится всё меньше. 

Это интервью, записанное теперь уже в далеком 2013 году, и в свое время, публиковавшееся в местной периодической печати, было первым в задуманном нами цикле о енисейцах, которые были свидетелями разных эпох нашего города. О людях, чья жизнь и деятельность были неразрывно связаны с Енисейском, о тех, кто черпал вдохновение в нем в трудные часы или находил мгновения для полета творческой фантазии. Сегодня Юрия Петровича Взорова уже нет с нами, но остались его искренние слова о Енисейске. Пусть ниже приведенный текст еще раз воскресит в памяти или заново познакомит читателя с этим интересным человеком.

Юрий Петрович, насколько нам известно, ваше детство и юность связаны с городом Енисейском, но в полной мере его уроженцем вы себя считать не можете?

Да, действительно, собственно родился я в селе Верхне-Подгороднем, ныне Верхнепашино, в 1941 году 20 февраля. Мой отец, Пётр Никандрович, родился в селе Пировское в 1910 года. Судьба свела его с моей мамой – Поповой Анной Никаноровной. С началом войны отца забрали на фронт, когда мне было шесть месяцев. Случилось это в ноябре. С войны отец не вернулся. Примерно в это же время мы перебрались в Енисейск на улицу Иоффе в старый дом, принадлежавший нашей родне по материнской линии – Поповым. Ныне этого дома не существует.

Порой верно говорят, что детские впечатления – одни из самых ярких…

Согласен. Помнится мне родительский дом по Иоффе 28, находившийся в довольно живописном месте. Но самые большие впечатления той поры связаны с дворовым сараем за домом, где наша семья держала основное хозяйство. Далее за ним начинался огород, завершавшийся резким спуском к Енисею. Память хранит эти места, связанные с детством. 

Расскажите, как складывалась жизнь вашей семьи сразу после войны?

После войны жили мы скудно, но мама работала тогда в детском доме и это помогало нам существовать. Но случился момент, когда наша семья стала больше: приехала тётя Глаша с тремя детьми – Колька, Лиза и Ванька. В городе ей работы не нашлось. Затем наступил голод 1947 года. Как сейчас помню душераздирающий крик маленького Вани: «Есть! Хочу есть!» Иногда выпадали «счастливые» моменты, когда матери удавалось что-то приносить с работы из еды. Меня же всегда привлекала улица, это был один из немногих способов забыться от всюду преследующего чувства голода…

Улица меня манила. Манил город. Запомнился мне Богоявленский собор. Тогда в нём располагались мастерские. Там же можно было получить керосин, а керосин в то время – это свет и в зимнее время возможность немного обогреться. С электричеством случались частые перебои. Придя в собор, мы с товарищами любили тайком взобраться на каланчу, что была расположена на самой вершине колокольни. Оттуда открывался замечательный вид на город. Он лежал перед нами словно на ладони. Практически весь деревянный и до невозможности маленький… Ведь, например ул. Иоффе тогда, в сороковые годы, заканчивалась у современного Пролетарского переулка, примерно в этом же месте заканчивалась и ул. Бограда, а Рабоче-Крестьянская завершалась у Севастьяновского кладбища… 

Да, город был небольшой, но до чего уютный! Помню, как рассказывали о наводнении в Енисейске 1937 года, когда под воду ушёл почти весь город, кроме нагорной части. Это способствовало тому, что многие дома «ушли в землю», но продолжали существовать и в период моего малолетства. Где-то в 1956 году случилось ещё одно наводнение, свидетелем которого мне уже случилось побывать. Помню, как вдоль всей Рабоче-Крестьянской тянулись деревянные настилы, под которыми резко хлюпала вода. Но перед самым наводнением начались мои школьные будни…

Юрий Петрович, как раз сейчас самое время обратиться к вашим школьным годам. Расскажите о них.

Учился я в школе №13 с первого по четвёртый класс. Напротив школы находилось здание Горпромхоза. Вообще же, многое из построек тех лет, особенно деревянных, ныне утрачено. Они существуют только в моей памяти… К примеру, сейчас на том месте, где стоит нынешний «Дом бытовых услуг» (на пересечении ул. Рабоче-Крестьянской и Бабкина – прим. авт.) находился длинный одноэтажный жилой дом, который после наводнения 1956 года был снесён. В городе имелось и фотоателье. Оно располагалось на том месте, где ныне находятся магазины «Евросеть» и «Мойдодыр». Именно в этом ателье я сфотографировался, будучи учащимся первого класса… Фотография вышла довольно удачной и вскоре стала предметом моей гордости перед сверстниками. Мне запомнился день, когда мать впервые повела меня в школу. Стояло хмурое утро, мы шли мимо городского стадиона (ныне Детский стадион – прим. авт.), который был огорожен большим тяжёлым забором, по которому во всю длину красовалась надпись: «Смерть фашистским оккупантам!» — замытая уже дождями и местами стёртая. Но этот забор, тянувшийся вдоль улицы Ленина, Бабкина и Кирова из старых дореволюционных плах сложенный… Учился я средне, больше времени отдавая, как и прежде, улице…

Как вы проводили время после школьных занятий?

После школы одним из моих любимых занятий был поход по магазинам.  Их было немного в городе и в основном они располагались в центральной его части. Чаще всего я бывал в магазине №2, который, впрочем, и сейчас им является. Конечно, это был для меня особый мир, мир деревянных прилавков и запачканных маслом весов. Здесь частенько продавалась рыба и так называемый «комковый сахар». Далее мой путь обычно пролегал к городской площади, что находилась напротив здания милиции (усадьба А.С. Баландина. – прим. авт.). Вот это было, пожалуй, самое необыкновенное место в городе! Огромная площадь, поросшая мелкой травой, а местами и крапивой, собирала чуть ли не всё население Енисейска. Здесь проводился торг, обычная базарная толчея бушевала до самого вечера. Кого здесь только не было! И крестьяне с окрестных деревень, и горожане, разные юродивые, коих после войны стало больше… Вся эта масса шумела и кряхтела на площади, главным украшением которой был памятник И.В. Сталину. Пожалуй, это было самое ухоженное место на площади… Рядом же располагался музей, который мной тоже часто посещался. Это было своеобразное сооружение с крутой лестницей на второй этаж. После музея обычно можно было проследовать к зданию типографии, которое я считаю красивейшим в городе. Напротив типографии располагалась дизельная электростанция, работа которой притягивала мальчишек. 

И всё же, самые глубокие воспоминания детства у вас связаны с улицей Иоффе?

Могу сказать с уверенностью, что всё моё детство прошло на Иоффе. Данная улица тогда являла собой сплошной травяной ковёр, посередине которого лежала старая конная дорога, обильно посыпанная пылью. Иногда ещё это «зелёное царство» пересекали узкие тропиночки, тянущиеся от кособоких заборов. На этой улице я впервые увидел армейские грузовики – ленд-лизовские «Студебеккеры». Три машины однажды днём прошли по улице, взметнув клубы пыли. Такие грузовики для Енисейска тогда были редкостью. 

Такой она для вас оставалась и в студенческие годы? Поведайте о них.

После школы я учился в Железнодорожном училище Красноярска. Само собой, что студенческие впечатления, связанные с Енисейском немного иные, более взрослые что ли… Енисейск для меня был городом уюта, тепла. Он этим притягивал. В период моего обучения в Железнодорожном училище удавалось выехать домой на так называемом грузотакси. Это довольно импровизированный вид транспорта. Дело в том, что автобусов тогда рейсовых не хватало, а то и просто не было и вместо них посылали обычные грузовики с тентом. Теперь представьте себе зимнее время года, когда кузов машины промерзал, а народу ехало всегда много, публика набивалась всякая и в таком положении мы обычно тряслись часов до двенадцати. В дороге весь перемёрзнешь до невозможности и, приезжая в Енисейск, осознаёшь конец этого безумия. И вот идёшь енисейской улицей, вдыхаешь этот воздух, насквозь пропахший берёзовыми дровами. Идёшь себе по улице в оледеневшей шинельке, а в глубине души светится радость, что сейчас вступишь за порог щедро натопленной избы и обнимешь мать… Пожалуй, многого не передать словами. 

Итак, вы стали студентом. Насколько стремительно развивались события далее? 

После Железнодорожного я обучался в музыкальном училище в том же Красноярске, которое находилось на ул. Сурикова. Его закончить не удалось. К этому времени я был женат, а вскоре родился сын Игорь. Жили мы на тот момент на ул. Дударева. Тогда же подрабатывал в школе №43, преподавая музыку, рисование и физкультуру. Это отнимало много времени, поэтому серьёзно заниматься музыкой, как того требовала программа не получилось. Вскоре я заочно поступил в Народный университет им. Крупской в Москве – отсылал свои работы, рисуя по ночам, получая взамен наставления и рекомендации. 

В школе проработал до 1968 г. В этом же году получил предложение от военкомата. Новое моё занятие заключалось в работе с призывниками и беседой с их родителями. В этой сфере проработал я два года, при этом, вынужден сознаться, что работа мне не нравилась…

Юрий Петрович, скажите, когда вы ощутили, что студенчество позади и пора находить свою собственную стезю?

В 1970 году произошёл своеобразный поворот в моей жизни. Теперь я уже твёрдо знал, что дальнейший мой путь будет связан с творческой деятельностью, а именно – живописью. В этом году я начал трудовую деятельность в ЕНТОРГe, где незадолго до моего прихода уволился штатный художник В. Одинцов. Дебют мой в качестве штатного художника ЕНТОРГа прошёл успешно, и затем начались обыкновенные будни: вывески, афиши, плакаты… Но и здесь я задержался ненадолго. Вскоре появилась перспектива перейти в Северный Леспромхоз. Там я занимался тем же. Только поменялась тематика моих плакатов: их героями стали суровые лесорубы да сама тайга. Леспромхозу я отдал года четыре. В начале 1970-х связал свою служебную деятельность с енисейским ПДУ (Производственно-Дорожный Участок – прим авт.), там я рисовал дорожные знаки. Деятельность, конечно, не совсем творческая, но тем не менее. Затем ПДУ переименовали в ДРСУ. Там я проработал до 1985 года. В этом же году я переехал в Лесосибирск. Затем состоялась моя встреча с художником Верещагиным, работавшим на тот момент в Северных сетях, где довелось вскоре поработать и мне. В Лесосибирске прожил до 1998 года, там вышел на пенсию.

Ю.П. Взоров во время работы в Енисейс. ДРСУ

Как вы переживали трудный для страны период – начало девяностых?

Это время я встретил в Лесосибирске, являясь долгое время безработным. Это было время расцвета местных кооперативов, но ни в одном из них себя я не нашёл. Потом, как говорил, вышел на пенсию, а в начале двухтысячных снова вернулся в Енисейск, по которому всегда скучал. Енисейск, видно, моя судьба.

Давайте поговорим о творческой составляющей вашего жизненного пути. Ведь формирование вас как художника шло параллельно обыденной работе? Когда вы впервые услышали о творческом объединении «Енисей»?

Знаете, это развивалась у меня со школы. Особое тогда впечатление на меня произвёл Дарвин. Вспоминаются его уроки рисования и то, как он умел захватить своим предметом класс. На уроке у Дарвина стояла тишина и это была тишина творческая. Его часто можно было увидеть на берегу, пишущего ледоход или утренний туман. Его не останавливало ничто: ни ветер, не дождь, ни морозы…

По-настоящему к деятельности общества приобщился, работая в школе. Со временем, у меня появилась возможность водить учащихся в Городской Дом культуры, где и выставлялись представители данного объединения. Постепенно закладывались отношения с его участниками. Среди всех по-своему интересной фигурой являлся Дорогов. С ним я впервые отправился на этюды на противоположный берег Енисея. Затем состоялось знакомство с Лебедевым, который, на мой взгляд, был хорошим организатором и художником. Став полноправным членом организации, я в составе общей группы ездил на этюды, в коллектив вошёл сравнительно легко, но этому располагала сама атмосфера внутри него…

Не могли ли вы в таком случае, побольше рассказать о данной атмосфере? Ведь среди творческих людей нередко возникают творческие или идейные разногласия…

Атмосфера была дружественная. Да, я не ошибусь, если скажу, что мы вдохновляли друг друга. Конечно, время от времени возникали конфликтные ситуации, но это было редкостью. Представьте себе людей, горевших искусством. Ведь каждый семинар, проходивший то в Енисейске, то Плотбище, то в Лесосибирске, заставлял раз за разом в это верить. Какие это были люди! Собрания и семинары действительно отличались всплеском художественного единства, спорами об искусстве или мероприятии…

А затем произошло разделение общества…

Да, со временем в Лесосибирске так же появилось своё общество художников, в котором уже доминировала молодёжь: Фуфачёв, Ким и другие. При этом художник Букулит ездил к нам и занимался у себя. Общества между собой контактировали, неоднократно организовывались совместные выставки, как в Лесосибирске, так и в Енисейске.

Расскажите о своей первой персональной выставке.

Моя первая персональная выставка состоялась во многом благодаря Дорогову в Доме культуры в 1972 году. Работ у меня было немного – всего штуки четыре. Дорогов тогда, что называется, меня «протолкнул», придал уверенности. Одновременно эта выставка и послужила началом моего творческого пути в составе объединения «Енисей». 

Юрий Петрович, в заключении, пожалуй, привычный для человека творческого вопрос: что есть вдохновение?

Это порыв. Это чувство я испытывал много раз… много раз его испытывали и другие товарищи из нашего объединения. Вот, например, как работал Букулит. Приехали мы в Ворогово на этюды, где остановились в ремонтирующейся школе. От холода на полу стелили газеты, на улице всю ночь жгли костёр. Букулит ждал рассветной поры, чтобы запечатлеть туман. Я его увидел уже в работе. Букулит писал в таком порыве, писал все проявления этого тумана: как он плотен, как сквозь него начинает проступать контур берёзы, как он исчезает вовсе… Я посмотрел на него, и казалось, что он не видит вокруг себя более ничего. Он был в своём мире, прекрасном мире, как наверно, у любого художника…

Ю.П. Взоров на фоне своих работ. Фото 2013 г.

Записали научные сотрудники ЕКМ Ромашков Ю.В. и Щетинин А.С.